Будни имперской стражи[СИ] - Матвей Курилкин

Жители поверхности по поведению почти не отличались от встреченных нами каторжан — та же растерянность в глазах и явное незнание, что делать. Однако общее настроение перестало быть таким угнетенным, каким оно было, когда мы сюда пришли. В казарме, ставшей уже привычной, нас встречал только Ханыга, который явно обрадовался, увидев меня живым и относительно здоровым. Шеф, похоже, заметил немой вопрос в моих глазах:

— Эта твоя Айса сказала, что знает, как уйти из долины. Сказала, что не хочет задерживаться. Я не стал ее держать, и Флинн тоже не захотел здесь оставаться дольше, чем возможно. Ушел вместе с ней. Ну, я кой-какую одежду ей выдал, срам прикрыть, уж не знаю, воспользовалась ли, да отпустил… Я так понимаю, ты с ней был раньше знаком?

— Не с ней. С ее матерью. Наверное, Айсу можно назвать дочерью той моей знакомой.

— Она мне чего-то пообещала, что мы не на всегда прощаемся. Я не запомнил дословно, да ты знаешь, что там демон поймешь, что она сказала. Что-то вроде того, что земля маленькая, встретимся еще, она, дескать, это чувствует. Что именно она там себе чувствует, я не понял.

Я задумчиво кивнул. Мне хотелось бы встретиться с ней еще раз.

Столица встречала нас привычным шумом и суетой. Не смотря на то, мы отсутствовали совсем недолго, я с удивлением обнаружил, что успел стосковаться по этому немного безумному городу. Шеф моего хорошего настроения не разделял. Поскольку летуны нас дожидаться не стали, в столицу нам пришлось добираться на конях, так что обратная дорога заняла несколько дней. И, поначалу хорошее настроение орка постепенно ухудшалось по мере приближения к столице. Заметив эту тенденцию, я несколько раз пытался выяснить причины такого явления, но на все мои вопросы шеф только огрызался, и мрачнел еще сильнее. Так что к тому моменту, как мы оставили своих коней в городских конюшнях, настроение его зашкаливало за отметку "отвратительное", мое же, наоборот, было вполне безоблачным. Я решил, что трудности шефа — это только его трудности, и просто развлекался разглядыванием лиц прохожих, занятых какими-то, несомненно, важными для каждого проблемами. Остановив взгляд на каком-нибудь гноме, я пытался представить себе по выражению его лица и походке, что его волнует в данный момент. Как только очередной объект гадания скрывался с глаз, я о нем тут же забывал, и выбирал нового, да и вряд ли мои догадки имели хоть что-то общее с истинным положением дел. Шеф, несколько раз покосившись на мою любопытную физиономию, наконец, не выдержал:

— Стажер, демоны тебя задери, я не понимаю, с чего это ты такой веселый? Я вот не вижу поводов для веселья, хоть убей. Может, ты уже придумал, как будешь отчитываться за убийство высокородной эльфийской задницы? Я вот не придумал. Я уж не спрашиваю, как мне теперь перед начальством отчитываться, демон с ним, но что ты будешь говорить его Семье? Или ты надеешься соврать? Так я тебя разочарую, и просвещу, если ты до сих пор этого сам не знаешь. Как только этот любитель экспериментов откинул копыта, половина его Семьи, включая Мать, не только это почувствовали, но и запомнили того, кто ему в этом помог. Тебя, то есть. И, можешь быть уверен, тот факт, что он этого вроде как заслуживал, не отменит их желания примерно наказать убийцу, то есть тебя, как ты надеюсь, понимаешь. И власти им в этом препятствовать не станут, потому что, как ни крути, а это было убийство, самое натуральное. Им, знаешь ли, наплевать, что ты защищался, по закону мы должны были его задержать, и передать семье для справедливого суда. И уж поверь мне, они смертный приговор ему бы выносить не стали. Это тебе не какой-нибудь ворюга без роду, без племени. И если ты думаешь, что они ограничатся местью лично тебе, то ты, разочарую тебя, опять глубоко ошибаешься. За эту ошибку заплатишь не только ты, и даже не только я, а все управление стражи. Хотя тебе, конечно, придется хуже всего. Так что знаешь, я бы сейчас на твоем месте не только не лыбился каждому прохожему, я бы попытался придать своей тупой роже как можно более виноватое и угрюмое выражение. — Шеф, похоже, по мере произнесения своей прочувствованной речи распалялся все сильнее, так что к концу ее уже просто орал. То, что я так и не удосужился согнать с лица довольное выражение, его, похоже, разъярило окончательно, потому что закончил он уж совсем громоподобным рычанием, так что мне даже показалось, что с ближайших эльфийских кленов даже осыпались некоторые слабо державшиеся там листья:

— Я что, как-то смешно выгляжу? Чего ты молчишь, гаденыш!?

Я подумал, что пора прекращать издеваться над непосредственным начальством.

— Шеф, не злись. Ну чего ты так расстраиваешься? Да, я понимаю, что мне, скорее всего, достанется. И мне очень жаль, что достанется еще и тебе заодно, а вот про то, что достанется всей страже, я все-таки сомневаюсь. Ну что они сделают? Распустят стражу? Это бред, сейчас никто и не представляет себе, как без вас будут обходиться. Нет, ну я бы переживал, если бы чувствовал себя виноватым, но ты же сам знаешь, что иначе было нельзя? Так чего теперь мучиться? Все равно ничего не изменишь.

Шеф что-то глухо прорычал на оркском, явно непечатное, но больше спорить не стал. На самом деле, я, конечно, не был так безмятежен, как старался это показать. Просто удовлетворение от хорошо сделанной работы не мог омрачить даже тот факт, что за эту хорошо выполненную работу я получу не награду, а только новые неприятности. Я как-то уже к этому привык, если честно. И еще я решил, что больше убегать ниоткуда не стану, хотя бы потому, что бежать-то больше не куда. Думаю, в этом моем решении была изрядная доля позерства, дескать "Вы считаете, что вы правы? А я вот считаю, что прав я. И потому ни убегать, ни оправдываться не стану". Шеф, видимо, понял, что все его увещевания бесполезны, но настроения моего не разделил, просто молча развернувшись, прошел в здание стражи. Тем не менее, ему удалось меня слегка встряхнуть, так что вместо того, чтобы и дальше расслаблено прокручивать в голове вариации размышлений на тему "будь что будет", я внутренне подобрался, и решил, что неплохо бы попытаться отстоять свою правоту.

За время нашего не слишком длительного отсутствия в страже ничего не изменилось. Встреченные нами в коридоре знакомые с интересом расспрашивали о результатах нашей командировки, но шеф на все вопросы огрызался, так что коллегам пришлось вместо того, чтобы слушать наши новости рассказывать свежие сплетни, которые, в общем-то, не блистали оригинальностью. Впрочем, возможно, я и пропустил что-то интересное — мой удрученный грядущими проблемами начальник не только сам не желал общаться, но и не давал этого делать мне, так что мы быстренько проскочили коридор первого этажа, в котором находились кабинеты рядовых сотрудников, и торопливо поднялись на второй. Пройдя короткий коридор, мы остановились перед единственной на этаже дверью с надписью "Капитан стражи Гриахайя". Шеф велел мне ждать его тут, и быть готовым излагать свою версию событий, когда меня вызовут, а сам, вздохнув как перед прыжком в воду, решительно постучал, и, услышав, мелодичное "войдите", произнесенное низким голосом его возлюбленной начальницы, исчез за дверью. Я решил, не подслушивать, во-первых, потому что это унизительно, а во-вторых, потому что через толстую дубовую дверь все равно ничего не услышишь, проверено, и, вернувшись к началу коридора, уселся на подоконник. Я никак не мог сосредоточиться на корректировке пресловутой "своей версии событий", вместо этого, сидя на подоконнике рассеянно наблюдал за прохожими. Забавно, у каждого из них были какие-то свои, безусловно важные заботы. Кто-то куда-то торопится, кто-то праздно слоняется по площади. Каково пришлось бы этим разумным, если бы тело того солдата так и не было найдено, или если бы мы не нашли странностей в отчетах с каторги, и, главное, если бы мы не смогли остановить коменданта? Через пару месяцев он вполне мог бы заявиться в столицу во главе небольшой армии, вооруженной взрывчатым порошком, и тогда о спокойной жизни горожанам, да и всем жителям империи пришлось бы надолго забыть. Независимо от того, получилось ли бы у господина Элима осуществить его маниакальные планы, или нет. Нет, я не буду жалеть, что подставил себя под удар. Оно того стоило.